РУССКИЙ ВЗГЛЯД НА КОНСЕРВАТИЗМ

Начиная работу о консерватизме сегодня, мы, безусловно, сталкиваемся с двумя обстоятельствами. С одной стороны, начав складываться в Европе в конце XVIII века как реакция на изменения, вызванные Французской революцией, консервативное течение добралось до России к началу XIX века (Шишков, Ростопчин, Глинка)[1], и породило множество школ, включая консервативную мысль русских славянофилов (братья Киреевские, братья Аксаковы, Самарин, Хомяков)[2], которые и заложили системную основу русского консерватизма. Всё это, включая предшествующие усилия европейских консерваторов, и вклад в развитее консервативной мысли русских консерваторов, даёт нам серьёзную теоретическую основу для обобщений, что, вроде как, упрощает задачу.

С другой стороны, торжество Модерна в XX веке и особенно переход в парадигму Постмодерна (с  отсутствием каких-либо критериев) в начале XXI внесли в эту стройную картину развития философской консервативной мысли множество идеологических натяжек, политических обобщений Модерна, и откровенного мусора от «мыслителей» Постмодерна. Всё это превратило консервативную мысль, как впрочем, и любое другое направление мысли, в интеллектуальную помойку, где кучами свалены нагромождения как действительно ценных умозаключений, так и откровенного бреда, нанесённого туда, похоже, из хулиганских соображений.

Это второе обстоятельство очень смущает и запутывает любого исследователя консервативной мысли сегодня, заставляя пробираться через эти интеллектуальные завалы в поисках действительно чего-то ценного. Именно поэтому, всякое исследование в области консервативной мысли, как, впрочем, и любое исследование на сегодня, является очень субъективным, поскольку, именно от автора зависит, что он возьмёт из этой свалки излишних нагромождений, а к чему не притронется. Такое пояснение необходимо для того, чтобы заведомо снять всякие обвинение в «необъективности» или «предвзятости» предложенных здесь обобщений. Да, это авторский взгляд, он субъективен и построен на авторских обобщениях. Единственное, что можно су уверенностью заявлять, так это то, что автор стоит на позициях русского фундаментального консерватизма.

И всё же, уже упомянутый здесь большой объём исследований предыдущих периодов открывает перед нами очень широкий спектр представлений, о том, что является консерватизмом в общем, и какие его частные проявления попадают в определение консерватизма, а какие нет. Отталкиваясь от контекста развития русской консервативной мысли мы, в свою очередь, возьмём только те дефиниции, которые используются и прижились в России. Имея же ввиду преемственность русской консервативной мыли от европейской, эти дефиниции, по умолчанию (так мы подразумеваем), включают в себя и те обобщения, которые были сделаны в Европе, на которые нам тоже неизбежно придётся ссылаться.

Попытка определения консерватизма

Но начнём движение от обратного, от того, чем консерватизм не является. Консерватизм не является политической идеологией. Всякая политическая идеология представляет собой своего рода «дорожную карту» реализации какой-либо политической Идеи, системы ценностей и инструментария власти, на них основанного, претендующей на универсальность. В пределе политическая идеология претендует на всемирное доминирование, жёстко подгоняя всё под свой идеальный образ, отбрасывая всё, что этому идеальному образу не соответствует. Хотя, та или иная идеология, при этом, вполне может быть консервативной.

Консерватизм, в этом смысле, не может претендовать на универсальность, являясь, скорее, методологией, то есть набором подходов, которые в разных обществах и в разные исторические периоды разнятся. То есть, в каждом обществе и в каждый исторический период консерватизм защищает разные ценности. То, что, к примеру, консервативно в уже изрядно либерализованном европейском обществе начала XIX века, представляет собой верх либеральной мысли в России того же периода.

Социолог и философ Карл Мангейм определял консерватизм как направление мысли, возникшее в эпоху Модерна в качестве реакции на события во Франции, и в целом характеризовал его как неприязнь либеральных преобразований[3]. Это определение, по сути, выносит за скобки любое традиционное общество, существовавшее до Модерна в качестве основного типа. То есть консерватизм как явление, строго говоря, возник в момент становления Модерна как отрицательная реакция на него. А всё, что было «до», должно определяться как-то иначе. Например, философ Александр Дугин предлагает для этого термин Премодерн[4].

Иными словами, консерватизм требует констектуализации, приведения любого утверждения к той среде, где эта консервативная система ценностей действует. То есть консерватизм не может быть универсальным. Нынешние католики в стремительно дехристианизирующемся европейском обществе – это, по европейским меркам предельные консерваторы. Но для сегодняшних же русских православных христиан староверов – это практически самое дно падения христианской этики и догматики. Ниже них пали только протестанты во всём множестве их сектантского проявления, но в то же время в условиях, например, США, протестанты являются эталоном консерватизма. Так что с точки зрения подходов и оценок консерватизм крайне плюралистичен, лишь упорядочивая любой набор ценностей любого общества любого исторического периода по шкале «консервативно – не консервативно», расставляя эти ценности по ранжиру приближения или отдаления от изначального, а не отрицая и, тем более, не отменяя их. (О самом критерии изначальности мы поговорим чуть ниже). Консерватизм, таким образом, это методология упорядочивания «цветущей сложности», как определял это русский философ Константин Леонтьев[5]. Этика консерватизма в признании различий, а не в отрицании того, что не укладывается в строгие рамки (что свойственно любой политической идеологии).

Здесь же сразу стоит обговорить и отбросить как нерелевантное определение консерватизма с точки зрения бытового сознания. Бытовой консерватизм понимается как сохранение того, что соприсутствует, но взятого в обывательской среде, некая фиксация статус-кво, дескать, не хотим изменений, пусть всё остаётся так, как есть. Такой бытовой консерватизм свойственен сознанию масс. Но это лишь самый поверхностный взгляд, своего рода обывательская реакция, потому как массы по своей сути консервативны, статичны, не склонны к изменениям, а склонны, напротив, к консервации и возвращению к статичному состоянию. Для обывательского сознания любые перемены настолько чудовищны, а в результате их всё становится только хуже, что возникает желание их остановить. Отсюда – массовая популярность консерватизма. Этот же бытовой консерватизм позволяет подолгу удерживаться уходящим политическим идеологиям или отмирающим философским школам, на значительное время оставляя общество баз развития философской или политической мысли. Так, в консервативно-бытовом ключе массы мыслят в отсутствие смыслов у элит. Это консерватизм, возникающий перед концом политического цикла, скорее даже психологическая реакция, нежели осмысленная позиция.

Интересно, что бытовым консерватизмом клеймят друг друга и представители элит, особенно те, кто придерживается либеральных подходов, навешивая «ярлык» консерватора на тех, кто им противостоит, на основании того, что они, дескать, «против развития». Это очень примитивный уровень политической аргументации, используемый, как правило, либералами, особенно в США и Европе, а так же левыми, особенно в Европе, и в остальных частях света, где прижилась левая мысль. «Консерватор» для них, это своего рода ругательство, «обзывательство», типа «фашист» или «мракобес». Но такое низкоуровневое применение понятия консерватизма свидетельствует лишь о низком уровне тех, кто воспринимает консерватизм как явление с отрицательной коннотацией и использует в идеологической борьбе (либералы и политически левые) против своих оппонентов.

Виды консерватизма: либеральный консерватизм

Из работ классиков консервативной мыли путём обобщений можно вывести несколько основных типов консервативных подходов к социально-политическому и общественному устройству. Не смотря на онтологическое отрицание консерватизмом любой революции и проявлений прогрессизма, материализма и позитивизма, в частных случаях консерватизм может быть привлечён в качестве методологи (о чём говорилось выше) к трансформации и политических теорий Модерна, в том числе, либерализма и марксизма (шире – политически левых идеологий в целом). Отсюда такие проявления консерватизма в политических идеологиях, как либерал-консерватизм или социальный консерватизм.

Либерал-консерватизм – преобладает в американской консервативной школе (хотя возник намного раньше в Европе, а так же активно развивался в России – Б.Н. Чичерин, К.Д. Кавелин, П.Б. Струве, Н.А. Бердяев)[6] как поэтапное, эволюционное продвижение от остатков традиционного сознания к либеральным ценностям – частной собственности, рыночной экономике, правам и свободам граждан, что в либеральном обществе абсолютизируется. Однако, либерал-консерваторы как правило исключают революционные методы достижения этих основных либеральных целей (как это было в той же Франции конца XVIII века или в России 1990-х), предпочитая поэтапные, эволюционные реформы. Сюда же следует отнести и ценность государственности, утверждаемую либеральными консерваторами, в то время, как у радикальных либералов государственность определяется в качестве пережитка, который следует преодолеть.

В качестве примера либерально-консервативного подхода из новейшей истории можно привести концепт «Либеральной империи», предложенный российским либерал-реформатором Анатолием Чубайсом в начале 2000-х годов, суть которой заключается в сочетании консервативной политики и рыночной экономики, что подразумевает реализацию независимой экономической системы, выстроенной на либеральных, монетаристских основаниях, но реализуемой под контролем государства. Во многом, именно этот подход воплощён в нынешней российской экономической системе с мощным монетаристским блоком либерал-консераторов в правительстве всех периодов правления Владимира Путина. Однако в целом российская либерально-консервативная модель основана на западной ценностной шкале, и суверенна относительно глобальной экономической системы Запада лишь номинально.

Либеральный консерватор, как в России Путина, так и в США, и в Европе – это тот, кто выступает за плоскую шкалу налогообложения и против любых форм социальной политики. Это тот, кто принципиально против бесплатного медицинского обслуживания, и стремится перевести всё на платную основу, оптимизируя клиники и сокращая государственные расходы на медицину. Либеральный консерватор против поддержки неимущих за государственный счёт и за постепенный уход от всех социальных программ, то есть, последовательный антисоциалист. С точки зрения либерал-консерватора стремление к справедливости аморально, т.к. чревато революцией, а любая революция – это разрушение.

Английский политический деятель, один из родоначальников консервативной мысли Эдмунд Бёрк определял либеральный консерватизм как «предрасположенность к тому, чтобы сохранять, и способность к тому, чтобы улучшать, взятые вместе»[7]. Но при всём этом, либеральный консерватизм – это терпимое отношение к государственности. То есть, изменения, в первую очередь, либеральные – это хорошо, но главное, чтобы они не разрушали государство (как это было в России 1990-х). Реформировать общество надо, но постепенно, и не в коем случае не навредив.

Если брать российский опыт, то либеральный консерватизм – это идеология олигархов, а так же радикальных либеральных реформаторов под воздействием обстоятельств готовых вступить в договор с государством, понимая, что если государство нельзя полностью приватизировать и упразднить (о чём мечтали российские либеральные реформаторы и олигархи 1990-х), то лучше продолжать его хотя бы эксплуатировать, разграничив полномочия с политической элитой. В основных чертах либерал-консервативным периодом России можно назвать эпоху правления Владимира Путина, когда происходит ползучая, едва заметная, растянутая на десятилетия либерализация при сохранении остатков социального государства, доставшихся России ещё со времён сталинской эпохи. Либерал-консерватизм – это идеологическая позиция не только нынешней РФ, но и большинства европейских и американских элит, откуда эта модель и была заимствована актуальным правящим классом России.

Социальный консерватизм: справедливость и традиция

Ещё одно наложение консервативной методологии на идеологию Модерна – социальный консерватизм. Социальный консерватизм представляет собой стремление достижения социальной справедливости, но так же, как и в случае с либеральным консерватизмом, не революционно, а путём поэтапных изменений. Типичным примером социального консерватизма в современной России являются так называемые «коммунисты»[8], утверждающие, что советское прошлое было лучше, чем последовавший за ним либеральный период (утверждение, что раньше было лучше, чем сейчас – один из главных признаков консервативного подхода), и что необходимо поэтапно восстановить завоевания советизма.

Не вдаваясь в подробности, что же именно в советском периоде было лучше, а что хуже, левые консерваторы, как и любые консерваторы в целом, высказывают сожаление о прошлом и отвергают то, что пришло ему на смену, стремясь восстановить советский период, но не во всей полноте, а лишь то, что вписывается в уже сложившиеся постсоветские реалии – справедливость, нравственность, этику, социальные модели государства. Основы левого (социального) консерватизма – утверждение социальной справедливости в качестве базовой нормы общественно-политического устройства (что в корне отличает их от либерал-консерваторов), а так же сохранение и развитие социальной государственности, семьи, высокой морали, в целом движение в сторону социальной ориентации.

Из исторических примеров к социал-консерваторам можно отнести движение народников, эсеров, левых эсеров. Именно они, имея самую обширную поддержку в массах (в отличие от тех же большевиков) утверждали, что Россия – традиционное патриархальное общество, которое не должно идти к капитализму, но через общины должно двигаться к социальному устройству с сохранением духовных и нравственных устоев. Левый консерватизм, таким образом, это социальная справедливость + традиционные ценности, с акцентом на народ и общину в качестве главного социального субъекта.

Можно сказать, что социальный консерватизм предлагает построение утопического (благое, идеальное место, которого нет) общества, соединяющее лучшее из того, что было в прошлом с мечтой о будущем. Главной действующей силой левого консерватизма является народ (лаос, в этносоциологических категориях[9]), а не аристократия, то есть социальный консерватизм делает ставку на плебс, а не на политию.

Таким образом, высшей целью социального консерватизма, предельно антибуржуазного и антидогматического (не приемлющего как радикального социализма, так и революции с её разрушительными подходами) является прогресс и эволюционное движение к справедливости во имя широких народных масс. Не исключает социальный консерватизм и монархического устройства, выраженного в формуле – хороший (для народа), добрый царь, идущий против бояр. Такая народная монархия социально-консервативного уклона описана в работах Солоневича[10].

Проявлением социального консерватизма в Европе были прусаческий социализм, фашизм (как левый национализм), и другие течения, описанные такими теоретиками левого консерватизма, как Лоренц фон Штейн[11], Густав Шмоллер[12], Адольф Вагнер[13], Отто Майер[14] и др. В арабском мире на базе социального консерватизма выстраивались просоветские режимы в Египте (период правления Насера), Сирии, Ираке – на основе партии Баас[15] (до сих пор имеет влияние во многих странах арабского мира). Сюда же можно отнести Ливийскую джамахирию[16] Муамара Каддафи.

Фундаментальный консерватизм

И всё же собственно консерватизмом, без каких либо противоестественных включений, можно считать именно фундаментальный консерватизм. Основная цель фундаментального консерватизма – сохранение изначального, изначальности (что мы уже упоминали выше) основанное на представлении о том, что вся история человечества – это уход от Золотого века и поэтапный переход, падение к веку железному, движение от полноты знания к постепенной утрате наследия предков, Традиции, присутствия Духа. Весь процесс трансформаций, переживаемых человечеством, таким образом, воспринимается фундаментальным консерватизмом как процесс вырождения, стагнации, падения, ибо главным критерием оценки здесь является Дух, духовность, а не материя, материальность, а так же Вечность, а не время. Церковь называет такое падение в современное (Модерн), отступление от изначального – апостасией или десекуляризацией.

Изначальное, таким образом – есть образец для подражания. И чем ближе то или иное явление к изначальному, к точке отсчёта, тем оно более консервативно, тем дальше оно от падения. И вот здесь мы возвращаемся к тому, с чего начинали, к плюральности консервативного подхода. Например, для истории США изначальной точкой отсчёта было духовное и моральное состояние Европы конца XVIII века, к тому моменту серьёзно разложенной, находящейся на пике становления Модерна. Однако именно это состояние остывающего европейского Духа и торжества протестантских сект стало отправной точкой для США, где протестантизм и дух европейской культуры XVIII столетия являются эталоном консервативности и изначальности.

Если же брать русскую историю, то эталоном консервативного духа русской государственности является Святая Русь, берущая отсчёт как централизованное государство русского народа (а не разрозненных племён) с момента крещения Руси святым равноапостольным князем Владимиром. С этого момента впереди у Святой Руси было лишь царство антихриста и конец света, к которому и движется русское государство, переживая различные этапы приближения. Идеал же политического консерватизма для русской истории – это государство времён Московского Царства – византийская политическая модель, основанная на симфонии властей, Москва – Третий Рим – то есть политический византизм в его изначальной, ещё не искажённой, до всяких отступлений от изначального идеала версии. Идея православного царства, обращение к золотому веку русской государственности – вот ценностные ориентиры политической версии фундаментального консерватизм. Одновременно – критика современности (Модерн) и западного пути развития, как эталонного исторического процесса духовного падения, разложения, вырождения, скатывания от духовного к материальному, при этом, принятого волевым образом.

Будущее же, с точки зрения подходов фундаментального консерватизма, заключается в том, чтобы отстаивать вечные истины перед лицом отступления от них и падения с высоты Духа к низинам духовного обнищания и разложения. Сохранять веру предков, веру в вечного Бога не смотря ни на что – абсолютный консервативный императив, устремленный в будущее. В таком устремлении – образец любого фундаментального консерватизма. Одинаково консервативным в этом смысле может быть и народническое (лаос), этническое (этнос) начало, будь то в его креацианистском или манифестационистском, соответственно, проявлениях. Отсюда любовь консерваторов к народной культуре.

Падение Запада – есть ни что иное, как цивилизационный выбор, отступление от изначального – как императив западной цивилизации, идущей по этому пути настойчиво и последовательно. То есть, Запад, с точки зрения фундаментального консерватизма, антиконсервативен по определению, и, вместе с тем, и там, на каждом историческом этапе, в каждом последующем смысловом контексте есть место консерватизму, потому как каждый предыдущий этап падения Запада более консервативен, нежели следующий, каким бы чудовищным сам он при этом не был.

В сухом остатке, подход фундаментального консерватизма основан на абсолютизации прошлого. Прошлое абсолютно – «истинное, благое и красивое» (как выражался Платон относительно Идеи) и возвращение к системе ценностей, доминировавших в прошлом – является само по себе Идеей для консерваторов, цель для построения будущего. Прогресс же, как Идея, с его абсолютизацией – это падение. Неприятие прогресса как самоценности – абсолютный императив фундаментального консерватизма. Фундаментальные консерваторы стоят против времени, которое абсолютизируется Модерном, на стороне Вечности. С этой точки зрения впереди бездна и скорый конец, вызванный отказом от традиционных норм морали, духовным вырождением, погружением в бездну духовного нигилизма.

Но фундаментальный консерватизм – это не только программа отрицания прогресса, как часто пытаются выставить консерваторов их противники, но и созидательная, позитивная программа. Образ будущего, с точки зрения консервативного подхода – это восстановление религии, империи (традиционная модель государственности, в отличие от государства-нации Модерна), монархии (там, где это возможно). Основной посыл фундаментального консерватизма таков: на наших глазах рушится нравственная система ценностей. Фундаментальный консерватизм даёт ответ на эту дикость нравов своей позитивной программой будущего на основе возвращения к истокам и вечным ценностям.

Для русских консерваторов неотъемлемой частью созидательной программы является восстановление роли традиционных религиозных конфессий в жизни общества. Помимо православия, желательно, в его изначальной, дораскольной версии[17], это так же традиционный ислам, традиционный иудаизм, традиционный буддизм и другие традиционные верования коренных народов России во всём их многообразии. Здесь оговорка традиционный имеет принципиальное значение, вынося за скобки все виды сект, особенно созданных в эпоху Модерна в качестве псевдорелигиозных суррогатов, не имеющих отношения к Традиции и изначальным религиозным типам. На религиозном возрождении так же сказывается плюральный поход консерватизма. При всей строгости фундаментальных воззрений, консервативный подход не ведёт к подавлению религий, прав и свобод. Он лишь помещает всё это в сам религиозный контекст, расставляя все религиозные конфессии по ранжиру, типологизируя их на традиционные и не традиционные, и даже, если речь идёт о не традиционных для России конфессиях (таких как, например, англиканство), но существующих в российском религиозном пространстве много столетий, – по признаку укоренённые и не укоренённые. Идеальный тип консерватора – человек духовный, не мыслящий себя без Бога, истины, Вечности, верящий в промысел Божий.

Одна из риторических уловок, в которую часто загоняют консерваторов их оппоненты – отрицание научно-технического прогресса. Дескать, если вы консерваторы, то почему тогда пользуетесь всеми техническими новшествами, а не сидите в лаптях при лучине? Это чисто спекулятивный, поверхностный довод. Духовные ценности консерваторов не исключают технического прогресса, особенно в вопросах обороны и безопасности, разница лишь в том, что консерваторы не абсолютизируют и тем более не обожествляют научно-технический прогресс и его производные, а используют их утилитарно, по мере необходимости. В системе ценностей консерватора Бог абсолютен, а научно-технический прогресс имеет лишь прикладное значение, находясь на своём месте, внизу ценностной иерархии

Одним из проявлений консерватизма, которое логичнее всего было бы отнести к фундаментальному консерватизму, является консервативная революция. Её основное отличие в том, что революционные методы здесь приемлемы, однако, не для быстрого достижения прогрессистских или либеральных результатов, а, напротив, для революционного утверждения консервативных ценностей. Консервативная революция не предлагает сохранять остатки традиционных, консервативных ценностей, но настаивает на революционном утверждении извечных принципов, заново, сразу и во всей полноте, невзирая на видимое торжество Модерна.

Среди западных апологетов консервативной революции Освальд Шпенглер, Карл Шмитт, Артур Мюллер ван ден Брук, Юлиус Эвола, Мартин Хайдеггер. Среди русских теоретиков консервативной революции, чаще упоминаемой в России в формате политической идеологии национал-большевизма можно назвать Устрялова, Савицкого, Дмитриевского[18]. Статус-кво для консервативных революционеров невыносим. Они требуют восстановления изначального и традиционного здесь и сейчас, что в целом свойственно аристократическому типу. Консервативные революционеры – аристократы духа, которые апеллируют к традиционному бессознательному как к революционной силе. Одним из примеров политической реализации идей и подходов консервативной революции является Исламская революция в Иране 1979 года.

Основы базовой русской консервативной мысли

Консерватизм в России соприкасается с традиционализмом и неразрывен с религиозной догматикой, то есть являет собой законченный, близкий к идеалу тип фундаментального консерватизма. Фундаментальный консерватизм в России настолько нормативен и естественен, что в русском контексте именно он и является, собственно, консерватизмом. Хотя в России развитие получили и либерал-консервативная школа, и социальный консерватизм, и консервативная революция, однако, все они были заимствованы с Запада, и являли собой лишь отдельные интеллектуальные линии в общем консервативном течении, фундаментальном и наиболее радикальном в своих основаниях.

В России консерватизм – это восстановление русской Традиции во всей её полноте и изначальности. Приведение её к тому виду, в каком она существовала до начала заимствования западных новшеств и либеральных экспериментов, начавшихся с церковного раскола XVII века, через петровские реформы, пройдя либеральный период XVIII века с коротким консервативным ренессансом века XIX, и завершившихся, закономерно, революцией 1917 года. Однако большая часть тысячелетней русской истории – это бытие в Традиции, а значит русское сознание, как масс, так и элит, консервативно в своих основаниях, и было консервативным и традиционным ещё до появления самого консерватизма – как ответа на вызов Модерна, – как и до появления самого Модерна, дошедшего до России с большим опозданием.

Русское православие, как и все традиционные религии, всегда фундаментально консервативно и отталкивается от признания существования Золотого века изначальной Традиции, констатируя процесс последующей апостасии, отступления и деградации. То, что Запад называет развитием, в русской религиозном сознании определяется как падение, а всякая попытка догнать Запад в материально-техническом смысле в русской истории неизбежно осуществлялась за счёт сакральности и Традиции, через принудительный и жёсткий уход от изначального к современному, что всегда сопровождалось большими жертвами и кровью.

Отличие русских консерваторов от многих других в том, что русские консерваторы всегда равняются на самое изначальное, не смиряясь с отступлением от него, в то время, как западная консервативная мысль постоянно отступая, всякий раз закрепляется на очередном рубеже отступления как на отправной точке. Мало того, в нынешнем мире консервативными часто называются самые чудовищные типы вырождения, особенно в США. Чего стоят так называемые американские консерваторы, передовым отрядом которых является «Республиканская партия» США, всё отличие которой от либералов из «Демократической партии» в степени допустимости расчеловечивания. В то время, как американские либералы (демократы) призывают окончательно двинуться к постчеловеку – мутантам, клонам, киборгам и прочим постчеловеческим типам биомеханоидов, их оппоненты «консерваторы» республиканцы призывают пока остановиться на легализации однополых браков. И это не говоря уже о так называемых неоконсах. Последователи теоретика неоконсерватизма Лео Штросса, по сути, поставили методологию и подходы консерватизма на службу откровенному, не опереточному, но реальному сатанизму, перевернув всё с ног на голову. Взяв за основу идеи Ницше, Хайдеггера и Шмитта, Лео Штросс развернул их так, чтобы поставить на службу самым низменным, чудовищным, античеловечным целям[19]. По сути, американский неоконсерватизм – это сатанизм в обличие консерватизма, тот самый антихрист, выдающий себя за Христа, предлагающий себя вместо него. По большому счёту, всё, что происходит в американской политике и американской мысли соотносится с тем, что утверждается в России, в Евразии, на Востоке строго противоположным образом, берётся с обратным знаком, переворачивается с ног на голову. То есть, американский неоконсерватизм – это крайняя точка, лежащая на противоположенном полюсе от русского фундаментального консерватизма.

Хотя следует признать, что и цивилизационный Запад в целом, и США в частности пришли в эту крайнюю точку падения не сразу, но всегда двигались впереди, с опережением относительно других цивилизаций. В противостоянии с ними Запад всегда играет на понижение. Поэтому на любом историческом этапе то, что для Запада, Европы, США консервативно, для традиционного общества крайне либерально и представляет собой глубокую степень вырождения. Однако, так как разлагаться проще, чем мобилизоваться, а жить в комфорте и неге легче, чем в аскезе и духовной собранности, то Запад выигрывает всякий раз, предлагая массам опуститься на следующую ступень вниз, на следующий уровень разложения, в комфорт, расслабленность и легализованный порок. В этом его «преимущества» и секрет его постоянной победы над Традицией и консерватизмом.

Арабский мир в русской консервативной мысли

Исламское общество очень поверхностно, буквально по касательной было затронуто парадигмой западного просвещения. По большому счёту, оно, так же, как и русское общество, выстроено на основах фундаментального консерватизма, и в своём естественном состоянии, без вмешательства Запада, тяготеет к изначальному, равновесному для него состоянию, возвращаясь к истокам и устойчивым, традиционным социально-политическим моделям.

В основе арабского фундаментально-консервативного устройства лежит традиционный ислам (как правило, суннитского толка), точно так же, как фундаментально-консервативные основы русского общества неразрывно переплетены с православием. Помимо этого в основе арабского социального устройства, точно так же, как и в среде русского мира, лежит община – как главный социальный субъект – представляющая собой органическую общность. В сочетании с глубоким религиозным сознанием всё это делает арабское общество и в целом арабский мир устойчивым, гармоничным, и практически не восприимчивым к каким либо западным ценностным политико-идеологическим моделям. Таковым же было и русское общество до момента церковного раскола XVII века, который и был направлен на разрушение этих базовых общинно-религиозных основ и традиционных устоев, делавших русское государство практически неуязвимым против западной агрессии, как военной, так и мировоззренческой (концепция государства-крепости[20]).

Точно так же, как Запад заходил в русский мир, размывая, и в конечном итоге, ломая изначальные, традиционные, консервативные устои, аналогичным образом он действовал и в отношении арабского мира. Понимая, что без разрушения основ традиционного ислама западным идеологам, политикам и стратегам не удастся навязать арабскому миру свою систему ценностей, Запад заходит в арабское исламское общество именно через ислам, как самый влиятельный инструмент социального устройства.

Опытным путём установив, что общество, стоящее на основах традиционного ислама практически неуязвимо, и не поддаётся никакому внешнему влиянию, западные идеологи начали процесс размывания догматической цельности ислама через внесение в него новшеств, противоестественных компонентов, то есть, начав, по сути, модернизацию, обновление ислама. Начало этого процесса можно условно отнести к веку XVIII, когда британские, как сейчас выражаются, политтехнологи и идеологи того периода начали конструировать обновлённую на европейский просвещенческий манер версию ислама. Осуществлялось это путём упрощения, внесения туда новшеств, отвечающих духу (европейского) Нового времени на фоне критики «устаревших», «архаических», «не современных» элементов, заменяя их новыми, современными, прогрессивными упрощениями и обобщениями.

Одним из проводников и зачинателей этого процесса был арабский теолог и основатель ваххабитского движения, салафитский проповедник Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб. Именно при его участии возникло обновленческое направление в исламе[21], открывающее исламскую традицию (через упрощение и модернизацию) для создания на её основе политических версий ислама – своего рода политических идеологий, схожих по своим функциям с основными политическими теориями Модерна (либерализм, марксизм, национализм), переживающими на тот момент стадию становления. Цель этого процесса – создать западным политикам и стратегам понятный для них интерфейс захода в арабское, и в целом, любое исламское общество, для его подчинения и последующего управления им. То есть вскрыть исламское общество, навязав ему свою эпистему[22], развернув в нём западную систему координат, введя свои критерии, трактовки и интерпретации. Имея ввиду высокое религиозное сознание арабского мира, сделать это представлялось возможным именно через ислам.

Таким образом, Запад политизирует ислам, чтобы сделать из него инструмент внешнего управления традиционными исламскими обществами. Основа этого подхода, выхолащивающего и модернизирующего традиционный ислам – рационализация, избавление от всего мистического, очищение от Традиции, помещающей исламское учение в контекст народа (лаос) или среды (того, что в исламе определяется понятием адат). По сути, это схоластика в отношении ислама, то есть осуществление над исламом того же самого модернизационного эксперимента, которому ранее подверглось в Европе христианство, двигаясь по пути модернизации, упрощений, и отчистки от мистического иррационального компонента. Так возникли предпосылки для вольного политико-идеологического творчества западных стратегов, аналогичные тем, что были созданы в западном христианстве. Главная же цель – сделать ислам открытым, гибким, свободно компонуемым с политическими идеологиями Модерна, разрушив монополию божественного источника, непогрешимого и неизменного. Это было достигнуто путём добавления третьего компонента – помимо Корана и Сунны – ещё и мнения духовных авторитетов – с их непогрешимыми (как у Папы Римского и его кардиналов) трактовками, позициями, мнениями[23].

Иными словами, за три столетия усилиями западных идеологов была созданная модернизированная, политическая версия псевдоислама, которую правильнее было бы именовать понятием исламизм, имея ввиду его неотрывную политическую функцию в виде множества политико-идеологических вариаций на основе ислама. Строго говоря, исламизм не является исламом, не смотря на весь пафос и самопозиционирование исламистских проповедников. Становлению и распространению исламизма способствовало и общее падение образовательного и духовного уровня в исламской среде, и политические и идеологические эксперименты XX столетия, серьёзно модернизировавшие исламские общества в целом, и общее разложение, вызванное Модерном, забвение изначальных корней, знания, базовой исламской Традиции.

Парадоксальным для многих исследователей исламизма и его последователей порой кажется объявление ими самих себя «фундаменталистами», сторонниками «изначального» или «чистого» ислама. Объяснить это можно именно тем, что вся теоретическая база исламизма создавалась при непосредственном и активном участии западных, европейских теоретиков и теологов (включая тех, что получили образование на Западе). Мы уже говорили о том, что консерватизм контекстуален, то есть степень консервативности может быть относительной, в зависимости от среды, контекста и меняющихся точек отсчёта. Фундаменталистами представители исламистских сект могут представляться лишь в глазах европейца, это констатация европейского взгляда, из Европы, которая ушла от изначального уже настолько далеко, что радикальной и фундаментальной для неё является в принципе любая религиозность в любых проявлениях. С точки же зрения фундаментально-консервативного подхода сторонники исламистских течений и сект ни кто иные, как обновленцы, создающие политико-синкретические вариации на тему ислама для использования неграмотных и теологически плохо образованных исламских масс в политических интересах Запада. Иными словами, исламисты – это своего рода протестанты от ислама. Многие протестантские секты Запада, особенно США, так же именуют себя подлинными, изначальными, истинными христианами, представляя при этом собой квазирелигиозные сообщества, предельно далёкие от изначального христианства.

Таким образом, позиция фундаментального консерватизма относительно Ислама точно такая же, каковой она является и в отношении христианства в целом, и православия в частности. Традиционным, консервативным и фундаментальным является лишь та версия ислама, которая близка к изначальному. Но не в исламистской трактовке, называющей «изначальной» как раз модернизированную, дополненную исламистскими «проповедниками», как правило, западного происхождения версию, а именно неизменную и сохранявшуюся со времён Пророка, до всяких новшеств, обновлений и изменений. Но именно для того, чтобы оттенить эту дореформенную версию ислама, исламисты и используют приставки «истинный», «изначальный», «подлинный», «фундаментальный» – как впрочем, и все сектанты во всех религиозных конфессиях. Традиционный же Ислам – и есть просто Ислам, без дополнительных эпитетов, изначальный и неизменный, складывавшийся столетиями в традиционном контексте народов на базе аята и адата.

Следствием всего этого обновленческого эксперимента является необходимая Западу политико-идеологическая машина по осуществлению западной же экспансии в арабский мир. Начав с перетолковывания базовых основ ислама, западные теоретики продолжили эту тенденцию, перетолковав и все вытекающие следствия. Так совершенно искажено понятие исламского халифата, преобразованное на западный манер в масштабированное до больших размеров национальное государство Модерна. Подлинный же, традиционный халифат – есть ни что иное, как традиционная империя – модель традиционного (до Модерна) государства, основной принцип которого – стратегическое единство многообразия – выражен в абсолютной терпимости к иным религиям и нормативности конфессионального, этнического, культурного и языкового многообразия.

В качестве подтверждения этого тезиса достаточно упомянуть таких первых халифов как праведный Омар (Умар), имевший близкие и дружественные отношения с иерусалимским святителем Софронием; халиф Муавия, называвший себя «повелителем правоверных», к коим он относил и христиан. Терпимо относился к христианам и халиф Аль-Валид, который вообще закончил свои дни и упокоился в христианском монастыре. Нынешняя же версия так называемого «исламского халифата», провозглашаемая многими исламистскими проповедниками, абсолютно нетерпимая к любому инакомыслию, в том числе, и к инакомыслящим мусульманам – это версия европейская, но переложенная в исламский контекст. Так видят мир европейцы – высокомерно, расистски, выстраивая иерархию народов и помещая себя на её вершину, будучи нетерпимыми к любому иному мнению, отличающемуся от их догматической или идеологической позиции. Это не консервативный подход, но подход современного (Модерн) Запада, а значит, всякий, кто декларирует его – продукт западной мысли и идущей оттуда идеологической трансформации ислама. Те же «Братья мусульмане» и другие исламистские течения, называющие себя «фундаменталистами» и провозглашающие строительство «исламского халифата» – такой же продукт западной мысли и инструмент западной политики, как аналогичные течения и структуры самого Запада, и часто поминаемый ими термин «ислам» – лишь смущающая искренних мусульман обманка, эксплуатируемая в совершенно противоположенных от устремлений традиционного Ислама целях.

Подводя итог, следует отметить, что все виды фундаментального консерватизма объединяет одно – они признают правомочность традиционного общества. Но даже у консерватизма в целом, не смотря на то, что он контекстуален и относителен, так же есть общая характеристика – всякая консервативная мысль отмечает, что мир не развивается «вперёд и верх», на чём настаивает как раз таки прогрессисты, а падает вниз, от Золотого века к концу времен, а это значит, что каждый последующий период – не в бытовом, а в историческом масштабе – хуже, чем предыдущий, так как гораздо дальше отстоит от изначального. Задача же консерватора как минимум остановить это падение, а как максимум – обернуть историю вспять, вернувшись к изначальным принципам, но не назад, в прошлое, а вперед в будущее, к изначальным традиционным ценностям Вечности, Духа и Спасения. Подлинный консерватор – тот, кто стремится восстановить вертикаль от человека к Богу, и ничто его на этом пути не остановит.