Восточная веротерпимость – от Казани до Абу Даби

Россия на протяжении своей истории объединяла и продолжает объединять многочисленные народы, населяющие просторы Восточно-Европейской равнины и Северной Азии. Расширение российской территории порой сопровождалось войнами и конфликтами с соседними государствами. Такие конфликты являются практически неизбежным следствием сосуществования различных народов на определенном этапе их развития. Однако необходимым условием культурного процветания этих народов является мирное разрешение противоречий, возникающих между ними. Основательнее таких противоречий оказывается общность индивидуального опыта и коллективной памяти. История показала, что народы, которые первоначально встречаются как чужие друг другу, со временем могут обнаружить в своей разности братскую близость. Нередко решающую роль в деле преодоления конфликтов и благотворного примирения играли религиозные традиции.

Россия как наследница Золотой Орды

Ислам появился на территории нынешней России уже в 640-х годах, когда кавказский город Дербент, или Баб аль-абваб, вошел в состав Арабского халифата при халифе Умаре ибн аль-Хаттабе. Впоследствии существовали многорелигиозные государства Хазария и Волжская Булгария; правители последней страны в средней части Поволжья приняли ислам из рук арабской делегации из Аббасидского халифата в 922 году[1]. Однако в традиционных нарративах истории России мусульмане зачастую рассматривались как «внешний» партнер во взаимодействии, противник или же как вошедшая (путем завоевания) в состав государства религиозная общность, занимающая по отношению к «титульному» православному населению подчиненное с политической и периферийное с культурной точки зрения положение[2]. Фактически в этих нарративах упускается важнейший период в становлении российской государственности. Речь идет о периоде существования русских княжеств в составе Золотой Орды со столицей в Сарае, где русские правители получали ярлык на княжение, где Православная церковь возносила молитвы за «татарского царя» и где имело место возвышение Москвы, которая после распада Золотой Орды стала столицей уже суверенного государства.

Твердый фундамент для трансформации нарративов, преуменьшающих роль мусульманских народов в истории России, был заложен, по большому счету, лишь в первой половине XX века в трудах историков-евразийцев. Как убедительно продемонстрировали классические евразийцы и их «идейные наследники» в академической среде, именно в Орде произошло формирование многорелигиозного общества, в основе которого было смешение самых культур и этносов, а также тесный союз христиан и мусульман, русских и татар. Благодаря усилиям евразийцев, инертная трансляция ограниченных взглядов на российскую историю постепенно преодолевается и новые, более целостные и комплексные, исследовательские подходы наконец начинают занимать подобающее им место. В целом ряде работ – прежде всего в цикле книг «Российское мусульманство» – автор настоящей статьи также вносит посильный вклад в освещение роли мусульманских народов в развитии российской политической культуры и ментальности в целом[3].

Здесь необходимо подчеркнуть, что именно религиозно-культурные традиции и административные практики Золотой Орды, а не просто сам факт наличия мусульман в составе населения России, во многом явились тем основанием, на котором было воздвигнуто здание российско-евразийской цивилизации со всей ее веротерпимостью и «цветущей сложностью». Московское царство, а вслед за ним – и Российская империя фактически стали наследниками «объединительной тенденции», характерной для того многорелигиозного субъекта, каким была Золотая Орда. Особо отметим, что без становления России в логике упомянутой культурно-политической тенденции, укорененной в истории Золотой Орды, судьба относительно общего на сегодняшний день цивилизационного пространства Евразии могла бы сложиться совершенно иначе.

Кто бы как ни оценивал двухсотлетний период российской истории в составе Золотой Орды, нельзя игнорировать или «камуфлировать» очевидный факт: это было время формирования новой исторической, социально-политической и культурной общности, преемниками которой последовательно выступали Московское царство, Российская империя, Советский Союз и Российская Федерация. Речь в данном случае, разумеется, не идет об очередной упрощенной модели линейного развития: не менее чем «преемство», требуется изучать и серию «разрывов», произошедших на том или ином историческом этапе. Каждый из этих «разрывов» вносил свои особые «нюансы»: дополнительные факторы, не выводимые напрямую из логики «объединительной тенденции», идущей от Золотой Орды. Но все же сама эта логика так никогда и не была отброшена – она была обусловлена (а в значительной мере и предопределена) сложным этнокультурным и религиозным составом территории, которой стремилась управлять Россия.

Таким образом, требование содействовать веротерпимости оказалось органически неотделимо от усилий по поддержанию обозначенной выше многорелигиозной и неоднородной в культурном отношении общности. На протяжении истории пропорция между входящими в данную общность представителями разных этносов и религиозных традиций неоднократно менялась. Менялось отчасти и самосознание различных носителей евразийской идентичности. Тем не менее «инклюзивное» и многоуровневое устройство евразийской идентичности было и остается конститутивным элементом российской исторической общности – как условием ее жизненности, так и уникальной цивилизационной чертой, без которой она просто не была бы сама собой. Можно сказать, что Россия находит себя и принимает собственную историческую судьбу (в качестве наследницы Золотой Орды) в той мере, в которой способствует установлению добрососедских отношений между народами евразийского пространства. Речь при этом идет как о народах непосредственно внутри России, так и за ее пределами.

Безусловно, оба направления работы предполагают свою особую стратегию, однако духовно-этические ценности каждой стратегии, подлежащей реализации, остаются на фундаментальном уровне одними и теми же. Они остаются такими, конечно, при том условии, если Россия делает выбор именно в пользу своего евразийского цивилизационного наследия. Одной из базовых ценностей, составляющих это наследие, является веротерпимость, засвидетельствованная славными страницами истории России и после золотоордынского периода – еще до всякой отчетливой формулировки евразийской идеи. Яркий пример тому – благоприятные изменения, которые имели место в российской религиозной политике в эпоху Екатерины II. Впрочем, не будем углубляться в детали прошлого, которые могут быть адекватно поняты лишь в рамках специального и всестороннего рассмотрения. Веротерпимость – это не просто лозунг, не просто фактор религиозной политики или случайный культурный атрибут, но именно ценность, связывающая людей сквозь пространство и время. Она принадлежит духовным основаниям евразийского цивилизационного пространства как такового.

Единственной альтернативой «объединительной тенденции» в соответствии с логикой сохранения культурного и религиозного многообразия является «гомогенизирующая тенденция», чреватая ростом напряженности и внутренними конфликтами. Объединение, которое реализуется в рамках «евразийской модели», не нацелено на стирание внутренних различий между народами, населяющими Россию. Мы убеждены, что Россия, верная своему историческому потенциалу, призвана к другому, гораздо более трудному, но вместе с те важному делу – к тому, что можно назвать согласием разных.

Действительно, весь мир невозможно превратить во вполне однородное в ментальном, культурном и политическом отношении образование (если, конечно, не предполагать самые мрачные силовые сценарии). Со временем эффекты глобализации неизбежно компенсируются эффектами локализации, и любые ответственные попытки организации глобальной системы взаимодействия обязаны принимать во внимание данный фактор.

Цивилизационное задание (или, говоря более возвышенно, миссия) России в очерченной выше перспективе – дать успешный пример жизнеспособного и процветающего общества, выстроенного на фундаменте согласия разных. Российские мусульмане, в свою очередь, должны принимать (и по мере сил – принимают) в выполнении этого задания самое деятельное участие. Во многом от их доброй воли и плодов духовного творчества зависит то, в какой степени историческая, социально-политическая и этнокультурная общность России будет и впредь репрезентировать евразийские цивилизационные ценности.

Согласие разных: контекст Объединенных Арабских Эмиратов  

История Объединенных Арабских Эмиратов также наполнена событиями, связанными с взаимодействием разных народов и религиозных групп. Многочисленные торговцы из Индии, Персии и Месопотамии, привлекаемые возможностями перевалочной торговли и добычи жемчуга, совершали регулярные поездки в регион. С XV века эти же возможности превратились в источник хищного обогащения для португальских, а затем и английских торговых компаний. В своем стремлении к одностороннему контролю над побережьем Залива они не брезговали опираться на открытое насилие, беззастенчиво пользуясь своим технологическим превосходством. По причине ослабления Османской империи, в определенные периоды имевшей лишь номинальную власть над различными территориями Аравийского полуострова, в XIX веке усилился политический раскол арабо-мусульманского мира, а многие арабские эмиры впали в зависимость от протекции западных империй, для которых Ближний Восток явился очередной ставкой в своего рода «большой игре». Подобно многим другим культурно-историческими ареалами покоренного мира, земли мусульман предстали в глазах «просвещенных» европейских наций продолжением поля битвы друг с другом. В эту эпоху голоса исламских мыслителей, возвысившиеся для призыва своих народов к свержению колониальной системы и к завоеванию независимости для родных стран, далеко не сразу сумели преодолеть все препятствия, чтобы достичь сердец достаточного числа слушателей.

С обретением независимости Объединенные Арабские Эмираты не только пережили беспрецедентный экономический рост, но и стали самостоятельной политической силой на международной арене. Трудно переоценить значение арабо-мусульманских стран для продуктивного течения межрелигиозного диалога. Наибольшую пользу межрелигиозному диалогу несет осмысление исторического опыта тех стран, которые преуспели на пути укрепления веротерпимости в своем местном контексте. Последние десятилетия в ОАЭ активно развиваются различные религиозные общины, а власти государства последовательно поддерживают строительство культовых сооружений, не принадлежащих доминирующему течению суннитского ислама. Так, в 2011 году в Шардже был открыт первый православный храм, землю для строительства которого предоставил эмир шейх Султан ибн Мухаммад ал-Касими. Армянский храм в Абу-Даби также возводился при деятельной поддержке властей ОАЭ. Земля под его строительство была дарована ныне покойным первым президентом Объединенных Арабских Эмиратов и правителем эмирата Абу-Даби шейхом Заидом ибн Султаном ан-Нахайяном. Он же выделил на строительство храма первые 100 тысяч долларов США. Остальные средства были собраны армянской общиной. Кроме того, в стране действуют шиитские мечети, самые известные из которых – Иранская мечеть в районе Бур-Дубай и Иранская мечеть в районе Сатва (Дубай), а также исмаилитская Джамаат-хана в Дубае.

Одним из наиболее интересных архитектурных проектов, в основании замысла которого лежит идея веротерпимости, религиозного мира и диалога, является «Дом семьи Авраама». «Дом семьи Авраама» (предполагаемое открытие в Абу-Даби – 2022 г.) – храмовый комплекс, на территории которого будут действовать синагога, церковь и мечеть, то есть культовые сооружения последователей трех авраамических религий. Здесь можно отметить первое принципиальное отличие архитектурного проекта в Абу-Даби от сразу приходящего на ум «Храма всех религий» (открыт в 1994 г.), который расположен в Казани. Казанский «Храм всех религий» изначально задумывался и строился как музейный, а не храмовый комплекс в собственном смысле слова, поэтому там не проводятся регулярные службы, коллективные молитвы. Кроме того, «материальное воплощение» концепции строения в Казани имеет (вполне намеренно!) эклектичный характер.

Иначе говоря, архитектурный ансамбль, включающий на настоящий момент православную церковь, мечеть, синагогу и буддийскую пагоду, строго говоря, является «одним зданием», в котором культовые сооружения различных религий соединены друг с другом. Это еще одно принципиальное отличие от храмового комплекса в Абу-Даби, охватывающего свободное пространство, на котором синагога, церковь и мечеть соседствуют друг с другом, но занимают отдельное местоположение. Как нам представляется, такое художественное решение было движимо стремлением продемонстрировать значимую разницу между тремя ветвями в рамках авраамической традиции. Если для архитектора «Храма всех религий» Ильдара Ханова (1940–2013) его проект – это «архитектурный символ всех религий», символ, прежде всего, того чаемого в будущем осознанного единобожия, когда верующие будут различаться лишь в обрядах, то для Дэвида Аджайе, архитектора «Дома семьи Авраама», проект в Абу-Даби – это история о настоящем. Это история о том настоящем, которое постоянно находится под угрозой утраты, но которое усилиям людей доброй воли всегда может возродиться вновь, поскольку имеет действительно общий «духовный фундамент».

Таким образом, устройство храмового комплекса «Дом семьи Авраама» «архитектурно» подчеркивает самостоятельную значимость каждой из авраамических религий – не случайно автор проекта старался сохранить стилистическое единство между тремя разными, соседствующими культовыми сооружениями, а не выбирал путь эклектики. При этом, по замыслу архитектора «Дома семьи Авраама», во время строительства синагоги, церкви и мечети будет учтено и то, какие материалы традиционно используются в процессе их возведения, и богослужебные («литургические») особенности каждой религии, вносящие свои конструктивные «нюансы» в конечный облик здания. К таковым «нюансам», например, относится ориентация мечети в сторону Мекки, синагоги – в сторону Иерусалима, церкви – на фактический восток. В то же самое время «Храм всех религий» Ханова символически подчеркивает напряженность между настоящим и будущим, служит воплощенным в культуре напоминанием об отсутствии фактического единства между верующими (не только авраамической традиции) в нашу эпоху. Надо полагать, этой же цели служит и нарочитая эклектичность здания, поскольку возможность определять «стилистическое единство» храмового комплекса единобожия будущего принадлежит лишь самому будущему. Будущее же (в любом желанном виде) не состоится без наших с вами усилий в настоящем, без уже существующего (в определенной мере) духовного единства (единобожия настоящего), о чем столь ярко напоминает проект «Дома семьи Авраама» в Абу-Даби.

Надежда на межрелигиозный мир

Усилия по продвижению веротерпимости в международном сообществе зиждутся на двух главных предпосылках. Первой из них является взаимное уважение, которое позволяет установить между разными религиозными общинами, проживающими в различных государствах, действительно равноправный диалог. Колониальное господство было лишено пространства для организации подобного диалога, поскольку заглушало голоса подвластных народов в любой точке земного шара, провоцируя перманентный конфликт между местным жителями и администрацией. Сегодня террористические группировки, которые без малейших оснований претендуют на то, чтобы говорить от лица всего мусульманского сообщества, аналогичным образом препятствуют уважительному и открытому диалогу между различными религиозными общинами, утверждая в обществе атмосферу страха и взаимного недоверия.

Второй необходимой предпосылкой международного сотрудничества в духе веротерпимости является реальная, а не декларативная политика веротерпимости внутри многонациональных государств. Такая политика не должна ограничиваться стремлением идти на уступки недоминирующим религиозным общинам, которые проживают в границах государства. Межрелигиозный диалог – не набор вежливых дипломатических жестов, предназначенных замаскировать акты высокомерного патернализма и шантажа. Кроме того, сугубо «негативная» перспектива оказывается слишком узкой для полноценного диалога и рано или поздно заводит в тупик. В Благородном Коране предписано такое отношение к приверженцам иных религий, которое охраняет мирное сосуществование мусульман и немусульман, призванных к состязанию в благих поступках. Сказано:

«Каждому из вас мы установили закон и путь. Если бы Аллах пожелал, то сделал бы вас одной общиной, но (Его замысел в том), чтобы разделить вас и испытать тем, что Он даровал вам. Состязайтесь же в добрых делах. Всем вам предстоит вернуться к Аллаху, и Он поведает вам о том, о чем вы спорите» (К. 5: 48).

Если общество не способно обеспечить условия для состязания в благом, оно будет разрушено состязанием в дурном. Иначе говоря, помимо простой «толерантности» здоровое и процветающее общество нуждается в духовно-этической сонастроенности приверженцев различных религий, которая не требует устранения их взаимной инаковости. Настоящий нравственный подвиг – не подавление ощущения уникальности своей общины во имя абстрактной благородной идеи, а конкретный благородный поступок хранения этой уникальности, который совпадал бы с поступком признания аналогичного права за представителями иной общины. Общность без обобщения, согласие разных и единство в многообразии – таковы ориентиры подлинного межрелигиозного диалога, который не подменен монологом, скрытым за декорациями внешних различий. Такое тотальное (кажущееся) единодушие – нередко результат унификации, которая достигается путем циничного отбрасывания принципиальных вопросов, отданных на откуп тем, кто вообще не склонен ни к какому диалогу. Если участники диалога честно не обсуждают разделяющие их позиции, они тем самым не устраняют разделение, а просто не ведут реальный диалог.

Таким образом, цель межрелигиозного диалога, всерьез воспринимаемого его участниками, состоит в том, чтобы пробудить в людях упомянутую сонастроенность, подготовить их для позитивного, искреннего внимания к возможностям различного опыта, помочь им почувствовать глубокое согласие, не замещаемое никаким искусственным соглашением. Именно так воспитывается свободная от сиюминутной конъюнктуры твердая веротерпимость, которая позволяет всем людям доброй воли участвовать в общем деле не ценой отказа от собственной религиозной идентичности и сделки с совестью. Именно так людьми осознаются их общие интересы действительно как общие. Общие интересы определяются тем всечеловеческим содержанием в духовном наследии различных религиозных традиций, которое выявляется в процессе сопоставлении и конкретизируются в ходе сотрудничества их последователей. Ясное понимание того, от чего мы, будучи участникам межрелигиозного диалога, можем отказаться, а от чего отказаться не можем, позволяет также понять, на что мы можем, в конечном итоге надеяться.

Заключение

Современные глобальные проблемы – социально-политические, экономические, экологические и другие – требуют для своего решения не только эффективного «технического» сотрудничества. Они не могут быть решены без изучения уникального опыта различных стран и без его осмысления его в рамках разных религиозных традиций. В общем деле невозможно продвинуться при теоретическом и практическом нивелировании различий между разными народами с их историческим опытом. Такое нивелирование сползает в ложный универсализм, свойственный некоторым версиям «мультикультурализма», в рамках которого люди не способны по-настоящему взаимно обогатиться присущей им разностью. Однако важно подчеркнуть, что сама эта разность теряет всякое положительное значение и смысл вне того единства, которому принадлежит. Слепота к согласию разных, которое покоится на этом единстве, неизбежно ведет к конфронтации, делающей всех людей одинаковыми в их злобе, гневе и подозрительности.

Веротерпимость – не религиозное безразличие, а духовное терпение, которое дает силы ждать разъяснения последнего смысла многообразия религий от Того, Кто замыслил его. Было бы наивно полагать, что веротерпимость можно автоматически укрепить простым указанием на общие исторические корни тех или иных религий. Она предполагает трудную работу над собой, переосмысление «своего» и критическое осмысление «чужого» опыта. Мы не должны забывать, что исламская традиция обогащается совместным вкладом мусульманских общин разных стран мира, которые отличаются своим опытом межрелигиозного сосуществования. Нельзя пренебрегать теми возможностями, которые открывает для нас эта разность. Аналогичным образом всечеловеческое дело мира торжествует тогда, когда представители разных общин стремятся к сотрудничеству на основании невыдуманного общего опыта, получаемого в ходе их сосуществования в качестве разных.

Выдающимся примером усилий в области межрелигиозного диалога является состоявшаяся в 2019 году в Абу-Даби встреча верховного муфтия университета Ал-Азхар шейха Ахмада ат-Тайиба и предстоятеля Католической церкви папы римского Франциска. По ее итогам был подписан «Документ о человеческом братстве в пользу мира и мирного сосуществования во всем мире» – программное заявление, ставящее своей целью утверждение ценностей свободы, терпимости, равенства и улучшение благосостояния людей в охваченном бедствиями и кризисами мире. Эта встреча вдохновила папу Франциска на создание энциклики Fratelli tutti («Все братья»), которая посвящена всеобщему братству и призвана содействовать укрепления мира и добрососедства. Следует особо отметить, что подобные действия религиозных лидеров часто могут быть встречены скептицизмом – скептицизмом, вполне предсказуемым, если учитывать те крайне сложные проблемы, с которыми столкнулись массы людей во всем мире за последние годы. Однако важно помнить и напоминать, что, хотя люди не могут совершить чудес, они могут совместными усилиями сохранить то чудо, тот Божий дар, которым является человеческая жизнь. И распространение веротерпимости – важнейший шаг в этом направлении.

Мы приветствуем те меры, направленные на укрепление веротерпимости, которые проводит наследный принц Абу-Даби Мухаммад бен Заид бен Султан ан-Нахайян, а также Министерство толерантности и сосуществования ОАЭ. Надеемся, что эта политика продолжится, обогатившись позитивным историческим опытом других стран, включая Россию, и сможет стать примером для многих.